Танец отражений. Память - Страница 45

— Ты очень замкнут, — заметила она. — Очень одинок. Это не похоже на Майлза. Хотя иногда он бывает и таким…

— Он вообще не человек, а толпа. За ним повсюду таскается целая армия. — «Не говоря уже о чудовищном гареме». — Надо полагать, ему это нравится.

И вдруг она улыбнулась. Марк впервые увидел, как она улыбается. У нее даже лицо стало совсем другим.

— Да, наверное, нравится. — Улыбка погасла. — Нравилось.

— Вы делаете это ради него, так? Обращаетесь со мной хорошо, потому что он бы этого хотел.

Ну разумеется, не ради него самого, а из-за Майлза и его проклятой одержимости братом.

— Отчасти.

«Так я и думал».

— Но главным образом, — добавила она, — потому, что в один прекрасный день графиня Форкосиган спросит меня, что я сделала для ее сына.

— Вы планируете обменять его на барона Бхарапутра, да?

— Марк… — Ее глаза потемнели от странной… иронии? Жалости? Он не мог разгадать ее взгляда. — Она спросит, что я сделала для тебя.

Резко повернувшись, она оставила его одного в каюте.

Он принял самый горячий душ, какой только можно было в такой крошечной кабинке, а потом долго стоял в жаре воздушной сушилки, пока кожа у него не покраснела, и только тогда его перестало трясти. От усталости кружилась голова. Выйдя из душа, он обнаружил, что кто-то заходил в его каюту и оставил еду и одежду. Он поспешно натянул нижнее белье, черную дендарийскую футболку и серые брюки из корабельного трикотажа, принадлежавшие его родителю. А потом набросился на обед. На этот раз ему не предложили специально нейсмитовские лакомства — это была стандартная готовая еда, предназначенная поддерживать на должном уровне энергию крупного и физически активного рядового. Отнюдь не гурманский стол, но зато впервые за несколько недель у него на тарелке оказалось достаточно еды. Он проглотил все, словно та фея, которая доставила обед, может вновь появиться и все отнять. До боли набив живот, он кинулся на кровать и лег на бок. Его больше не трясло от холода, слабость и неуверенность, вызванные пониженным содержанием сахара в крови, тоже прошли. Но какое-то психологическое эхо прошедших событий все еще раскатывалось по его телу, словно черный прилив.

«По крайней мере тебе удалось вывести клонов».

«Нет. Это Майлзу удалось вывести клонов».

О черт…

Этот полупровал вовсе не походил на триумф, о котором он мечтал. Ну а какими он представлял себе последствия? Плетя свои отчаянные интриги, он фактически никаких планов и не строил — кроме возвращения на Эскобар с «Ариэлем». Да, именно так он все и представлял — вернуться на Эскобар, с улыбкой и клонами под крылышком. Ему очень отчетливо виделась картина встречи с разъяренным Майлзом, но тогда Майлз уже не смог бы его остановить, отнять у него победу. Он почти ожидал ареста, но собирался пойти смело посвистывая. Чего же он все-таки хотел?

Избавиться от чувства вины, что он единственный, оставшийся в живых? Разбить то старинное проклятие? «Никого из тех, кого ты знал тогда, уже не осталось в живых…» Он считал, что им движет именно это — если он вообще думал о том, что им движет. Может, все было не так просто. Он хотел от чего-то освободиться… В последние два года, избавившись от Сера Галена и комаррцев благодаря Майлзу Форкосигану и расставшись с самим Майлзом на рассвете на улице Лондона, он не нашел того счастья, о котором мечтал, томясь в рабстве у террористов. Майлз разбил только физические цепи, сковывавшие его: другие, невидимые, врезались в его плоть так глубоко, что вросли в нее.

«На что ты рассчитывал? Что, если будешь таким же героем, как Майлз, к тебе и относиться будут, как к Майлзу? Что они вынуждены будут тебя полюбить?»

И кто такие «они»? Дендарийцы? Сам Майлз? Или, за Майлзом, те грозные и манящие тени: граф и графиня Форкосиган?

Образ родителей Майлза был нечетким, размытым. Ненормальный Гален изобразил их, своих ненавистных врагов, как черных негодяев — Мясник Комарры и его ведьма-жена. Но другой рукой он заставил Марка изучать их, пользуясь непроцензурированными материалами: их письмами, публичными выступлениями, частными видеозаписями. Родители Майлза, конечно, люди сложные и отнюдь не святые, но все-таки это не необузданный садист-содомит и сука-убийца, как можно было бы решить из маниакальных излияний Галена. На видео граф Эйрел Форкосиган оказывался просто седеющим коренастым мужчиной: резкие черты лица, пронизывающий взгляд, хрипловатый, красивый голос. Графиня Корделия Форкосиган говорила реже: высокая женщина с темно-рыжими волосами и удивительными серыми глазами, слишком сильная, чтобы ее можно было назвать хорошенькой, но такая уравновешенная и уверенная, что казалась красивой, хотя, строго говоря, таковой не была.

И теперь Ботари-Джезек грозится доставить его к ним…

Он сел и включил свет. Быстрый осмотр каюты обнаружил, что покончить с собой нечем. Ни оружия, ни режущих предметов: дендарийцы разоружили его, когда он вошел на корабль. Прицепить ремень или веревку не к чему. Сварить себя заживо в душе не получится: спрятанный датчик автоматически отключает воду, когда ее температура превышает физиологически допустимую. Он снова лег.

Образ маленького, настойчивого, кричащего человечка со взрывающейся грудью, разлетающейся карминовыми брызгами, медленно прокручивался в его голове. Он изумился, когда понял, что плачет. Шок — конечно, все дело в шоке, вот и Ботари-Джезек так подумала.

«Я ненавидел этого маленького паскудника, когда он был жив, так почему же я плачу?»